Неточные совпадения
Суета света касалась ее слегка, и она спешила в свой уголок сбыть с души какое-нибудь тяжелое, непривычное впечатление, и снова уходила то в мелкие заботы домашней жизни, по целым дням не покидала детской, несла обязанности матери-няньки, то погружалась с Андреем в чтение, в толки о «серьезном и скучном», или читали
поэтов, поговаривали о поездке в Италию.
У Добролюбова я прочел восторженный отзыв об этом произведении малороссийского
поэта: Шевченко, сам украинец, потомок тех самых гайдамаков, «с полной объективностью и глубоким проникновением» рисует настроение своего народа. Я тогда принял это объяснение, но под этим согласием просачивалась струйка глухого протеста… В поэме ничего не говорится о судьбе
матери зарезанных детей. Гонта ее проклинает...
— Так, женщина! — воскликнул Кермани, бесстрашный
поэт. — Так, — от сборища быков — телят не будет, без солнца не цветут цветы, без любви нет счастья, без женщины нет любви, без
Матери — нет ни
поэта, ни героя!
— Она безумна как
Мать! — тихо молвил пьяный
поэт Кермани; а царь — враг мира — сказал...
И опять объяснял, что она летит, чтобы утешить молодую
мать, отереть слезы невинному младенцу, наполнить радостью сердце
поэта, пропеть узнику весть о его возлюбленной и т. д.
Словом, это была та самая Верочка, которая, вбежав как-то в гостиную и застав там сидевшего с
матерью известного нашего
поэта Тютчева, ни за что не хотела согласиться, что седой этот старичок мог сочинять стихи; напрасно уверяли
мать и сам Тютчев, — Верочка стояла на своем; поглядывая недоверчиво на старика своими большими голубыми глазами, она повторяла...
Пушкин был такой же негр, как тот негр в Александровском пассаже, рядом с белым стоячим медведем, над вечно-сухим фонтаном, куда мы с
матерью ходили посмотреть: не забил ли? Фонтаны никогда не бьют (да как это они бы делали?), русский
поэт — негр,
поэт — негр, и
поэта — убили.
Андрюшина хрестоматия была несомненно-толстая, ее распирало Багровым-внуком и Багровым-дедом, и лихорадящей
матерью, дышащей прямо в грудь ребенку, и всей безумной любовью этого ребенка, и ведрами рыбы, ловимой дурашливым молодым отцом, и «Ты опять не спишь?» — Николенькой, и всеми теми гончими и борзыми, и всеми лирическими
поэтами России.
О Гончаровой не упоминалось вовсе, и я о ней узнала только взрослой. Жизнь спустя горячо приветствую такое умолчание
матери. Мещанская трагедия обретала величие мифа. Да, по существу, третьего в этой дуэли не было. Было двое: любой и один. То есть вечные действующие лица пушкинской лирики:
поэт — и чернь. Чернь, на этот раз в мундире кавалергарда, убила —
поэта. А Гончарова, как и Николай I, — всегда найдется.
Мать не поняла,
мать услышала смысл и, может быть, вознегодовала правильно. Но поняла — неправильно. Не глаза — страстные, а я чувство страсти, вызываемое во мне этими глазами (и розовым газом, и нафталином, и словом Париж, и делом сундук, и недоступностью для меня куклы), приписала — глазам. Не я одна. Все
поэты. (А потом стреляются — что кукла не страстная!) Все
поэты, и Пушкин первый.
Весь этот внезапно остывший угол можно было бы весьма удобно сравнить
поэту с разоренным гнездом «домовитой» ласточки: все разбито и истерзано бурею, убиты птенчики с
матерью, и развеяна кругом их теплая постелька из пуха, перышек, хлопок…
У меня же, помню, затеплилось в груди хорошее чувство. Я был еще
поэтом и в обществе лесов, майского вечера и начинающей мерцать вечерней звезды мог глядеть на женщину только
поэтом… Я смотрел на девушку в красном с тем же благоговением, с каким привык глядеть на леса, горы, лазурное небо. У меня еще тогда осталась некоторая доля сентиментальности, полученной мною в наследство от моей матери-немки.
Когда страдания возникают среди друзей, например, если брат убивает брата, или сын — отца, или
мать — сына, или делает что-либо другое в этом роде — таков сюжет, которого следует искать
поэту.
Императрица-мать поцеловала изображение Христа и тогда только пролила несколько слез, но через минуту разразилась рыданиями. Вот как описывает эту трогательную сцену тяжелого горя августейшей семьи один из ее очевидцев, наш известный
поэт Жуковский, бывший тогда наставником великого князя Александра Николаевича.
Обманутый ложью
поэтов, провозгласивших вечную дружбу и любовь, я не хотел видеть того, что каждодневно наблюдает из окон своего жилища мой благосклонный читатель: как друзья, родные,
мать и жена, в видимом отчаянии и слезах, провожают на кладбище дорогого покойника и по истечении времени возвращаются обратно.